Это история о том, как фельдшер и медсестры 18 дней и ночей спасали в подземном партизанском госпитале буквально под ногами у фашистов 30 тяжелораненых и больных тифом в 1944 году.
3 дня... 18 дней
Воды у них было всего на три дня, а еды — максимум на неделю. Воздух поступал через небольшое отверстие у корней вывернутой бурей сосны. Конечно, его не хватало на почти 40 человек, большинство из которых были искалечены или без сознания из-за тифа. Но продержаться медперсонал и пациенты смогли более двух недель. Мысленно прощались с жизнью, так как совсем рядом были немцы, которые в любой момент могли услышать стоны раненых. То, что выжили в нечеловеческих условиях все, можно считать чудом… Или самопожертвованием медработников, что оказались «заживо погребенными» в двух ямах подземного госпиталя?
Сегодня никого из медиков того подземного госпиталя уже нет в живых. Сложно представить, как человек способен выдержать и пережить подобное. Однако, обратившись к воспоминаниям героев этой истории, что хранятся в Бегомльском музее народной славы, поражаешься другому: какой силой духа обладали эти девчата-медики. Самой старшей из них, Ефросинье Грибоедовой, на тот момент было 29 лет, рядом с ней все время была малолетняя дочка.
Свидетельства выживших опубликованы в книге, а в 1980-е годы был снят документальный фильм «18 дней и ночей» («Беларусьфильм»), но об этом подвиге знают не все.
«Либо под землю, либо...»
Важно понимать реалии тех дней. Территория района входила в Борисовско-Бегомльскую партизанскую зону. В начале войны захватчикам здесь дали отпор. Чтобы показать свою «деятельность» начальству, немцы сводили счеты с мирным населением. Сельчанам пришлось прятаться в лесах. Для оккупантов любой человек в лесу приравнивался к партизанам. Целью немецкой операции Kormoran («Баклан») в 1944-м было окружение и уничтожение партизанских бригад в Домжерицких болотах вблизи озера Палик. Общая плотность карателей на внешней полосе — 200 человек на километр, а в районе Домжерицких болот — 700. Фашисты шли цепью, на расстоянии 1,5 метра друг от друга.
5 июня 1944-го немцы захватили Бегомльский партизанский аэродром. Пока еще была возможность, партизаны эвакуировали пациентов. Последние самолеты улетали с аэродрома уже под вражеским обстрелом. В бригаде «Железняк» не успели переправить всех нуждающихся на Большую землю. Более 30 (точное количество историки так и не установили) тяжелораненых и больных тифом партизан не успели 
Василий Лещинскийэвакуировать за линию фронта. Командование бригады «Железняк» приняло решение спрятать раненых на время блокады в двух землянках среди Домжерицких болот в Савском бору. Две вырытые ранее ямы пригодились для целей госпиталя. Для удобства их выстелили лапником, а сверху тщательно замаскировали. Передвигаться там можно было лишь на четвереньках.
«Как прикажешь живому человеку добровольно в землю замуроваться? У больных и раненых другого выхода не было — либо под землю, либо... — рассказывал после Василий Лещинский (был начальником санитарной службы партизанской бригады «Железняк». — Прим авт.). — Ефросинья Ивановна Грибоедова, фельдшер наш, та первая сказала: “Я буду с ранеными, что им, то и мне”. Думал, что сестер уговаривать придется. Наташа Кульба — красавица такая была, что глаз не отвести, — говорит: “Не надо, Василий Иванович, нас просить. Нужно, значит, нужно. Мы остаемся с больными и ранеными. Не бросать же их одних”».
В подземном партизанском госпитале вместе с тремя десятками раненых находились медсестры Наталья Кульба, Лидия Родион, Надежда Терех и Ефросинья Грибоедова, а также санитарки Лидия Болбукова, Лукерья Передня и ее двоюродная сестра Тоня, которой было всего 15 лет.
«Спички вспыхивали и сразу гасли»
Ефросинья Грибоедова, фельдшер партизанской бригады «Железняк».Ефросинья Грибоедова, фельдшер партизанской бригады «Железняк», вспоминая события тех дней, говорила, что в одной землянке находились больные тифом, в другой — тяжелораненые.
«Задыхаться начали на вторые сутки, перестали гореть свечки, спички вспыхивали и сразу же гасли. Мы все делали наощупь — меняли повязки, давали лекарства. Разобьем ампулу кофеина, процедим через марлю, чтобы осколки не попали в рот, и даем из кубка. В конце каждой землянки был «колодец» сделан — ямка глубиной в метр. Вода в ней собиралась болотная, вонючая. Но другой не было. Разогнуться нельзя было. И мы ползали на четвереньках. Доползешь на коленях до «колодца», зачерпнешь половинку кружки и назад. Больные и раненые все время хотели пить. А тут у Лили моей (дочь Е. Грибоедовой. — Прим. авт.) приступ малярии начался. Нам всем горячо, а она просит: “Мама, обними меня, мне холодно”».
Из тех, кто находился среди раненых и больных под землей, после удалось найти трех партизан: Владимира Ивановича Белявского, Ивана Максимовича Архипенко и Бронислава Болеславовича Полянского. Их воспоминания сохранены в книге, что находится в Бегомльском музее.
Бронислав Полянский так говорил о тех днях:
Наталья Кульба, медсестра партизанской бригады «Железняк».«Пришел в себя я от стрельбы наверху, где-то над самой головой. Никак не пойму: где я и что со мной. Полумрак, где-то в углу еле-еле горит свечка. Справа и слева от меня лежат незнакомые люди, не то живые, не то мертвые, кто-то стонет. Первое, что запомнилось, — грудь разрывается от недостатка воздуха. Ко мне наклонилась какая-то девушка (потом я узнал, что это была Наташа Кульба) и шепотом сказала, что я болен тифом и нахожусь в подземном партизанском госпитале. А над нами каратели — идет блокада. Стрелять начали совсем близко, с пулеметов и из автоматов. Минометы ударили. И тут мы все услышали немецкую речь. Мы замерли и не дышим...»
Но кроме внешнего врага была и другая опасность. По воспоминаниям Ивана Архипенко, продукты стали заканчиваться — паек по минимуму. Но люди страдали больше не от голода, а от духоты. И еще хотелось пить. А вода в «колодце» стала горькой, соленой. Потом и вовсе пропала. Очевидно, болото пересохло…
«Кровью своей бы напоила...»
Антонина Передня, санитарка партизанского госпиталя, самая юная из медперсонала, вспоминала:
«Когда закончилась вода в «колодце», мы попробовали углубить его. Копали кружками, руками. Воды не было. Только мокрая липкая грязь. А больные то приходили в сознание, то снова теряли, просили пить. Казалось, если б можно было, кровью своей бы напоила, только бы они не мучились...»
Чтобы продержаться, через тряпочки процеживали эту грязь, лишь бы каплями воды смочить губы больным.
По воспоминаниям Владимира Белявского, партизаны подрывались выйти вон и «дать последний бой». Говорили, что лучше умереть наверху от пули, чем задыхаться и гнить внизу. И каждый раз удерживали санитарки. Не силой — ласковыми, нежными словами.
«У этих девчат, которых мы и видеть не видели, а только слышали, было столько силы, веры, любви, столько жизни, что мы, мужики, снова чувствовали себя мужчинами, ответственными за эти девичьи судьбы. И не только за эти...»
И три гранаты для себя
Пронзительные воспоминания оставил Бронислав Полянский:
«Когда я окончательно опомнился, понял, что положение наше — хуже не бывает. На всех нас один карабин и три гранаты, что случайно остались у меня. Когда сестры и санитарки узнали про гранаты, договорились, что они будут для нас, что взорвем мы ими себя, если фашисты люк откроют. Чтобы не живыми в руки».
Надежда Терех, медсестра партизанской бригады «Железняк».В тех реалиях этот «договор» медсестер и пациентов был единственным вариантом. Годом ранее раненые и медики из другого партизанского госпиталя попали в облаву противника.
«Все мы помнили, как в 1943 году во время карательной операции «Котбус» гитлеровцы захватили партизанский госпиталь. Ножами закалывали, живыми никого не оставляли. А уж как над сестрами, санитарками издевались... Наши девчата эту историю знали, поэтому и решили твердо: «Эти три гранаты для себя... как последнее спасение», — описывал Бронислав Полянский.
Однако эти гранаты чуть не погубили тайную больницу.
«Один из раненых услышал про гранаты, схватил одну и бросился к выходу, чтобы в бой вступить. Сестры едва свалили его и отняли гранату. С тех пор держали боеприпасы при себе», — рассказывал Владимир Белявский.
«В руки к фашистам попасть не должны»
А бои шли совсем рядом. Все эти дни «подземный госпиталь» было поручено охранять и не подпускать немцев.
Николай Селюк был комиссаром 2-го отряда, потом 8-го отряда партизанской бригады «Железняк». Вот его воспоминания:
«Вызвал нас к себе комбриг Иван Филлипович Титков, меня и командира нашего 8-го отряда Петра Клякина, и говорит: «Бригада будет прорываться с окружения. А вашему отряду задание чрезвычайной важности, вы останетесь здесь и будете вызывать огонь на себя, если к землянкам подойдут каратели».
Комбриг прощался с «охраной» госпиталя, словно со смертниками: понимал, что такое сто человек против нескольких тысяч: «Нужно будет, умрите, но те, кто в землянках, в руки к фашистам попасть не должны».
Николай Селюк, кстати, подробно описывал землянки:
«Каждая яма — 10 метров в длину, 2 в ширину и 1 метр в высоту. Нельзя даже выпрямить спину. Глубже копать нельзя было: болота. На полу — настил из жердей, на потолок тонкие бревна пошли. Тут жерди не годились: могли бы не выдержать земли, прогнуться. Мы сверху все землей засыпали, землю заровняли и застлали мхом. Даже можжевельник и ягодник сверху в мох посадили».
Землянки действительно были замаскированы хорошо, в непролазном буреломе. Но немцам эта местность приглянулась, и они задумали поставить рядом свою полевую кухню. Разведка доложила, что «до землянок осталось около 100 метров». «Сердце замерло: там же беспомощные, безоружные», — описывал переживания Николай Селюк. «Мы забегали и ударили по карателях с фланга, они залегли и такой огонь открыли, что у нас сразу двоих убило…»
Этот грохот наверху «поднимал» из забытья раненых, которые пытались кричать и бросаться в атаку. Каких сил стоило медикам удержать их, чтобы те не выдали всех…
«Были в бреду многие, но кричали громко лишь двое. Причем, когда наверху тихо, они молчат. Как только наверху стреляют, эти двое в крик, командуют, людей в атаку поднимают. Две сестры сидели возле них и закрывали рты тряпкой. Следили, чтобы не задохнулись. Так они девчатам чуть руки не поломали. А что им сделаешь? В обмороке, не при памяти, а мужчины они сильные», — делилась после Ефросинья Грибоедова.
«Сколько вас?..»
В документальном фильме медсестры и их бывшие пациенты признавались, что не осознавали, сколько прошло времени в подземном госпитале. Одни были без сознания, другие в темноте: казалось, что прошли годы. Никто ни разу не вышел наружу — вокруг каратели. Люди оставались замурованными 18 дней, пока их не освободили партизаны.
«Бежал к землянкам вместе с Петром Семеновичем Клякиным и думал с ужасом: остался ли кто-нибудь живой. Воды у них было на 3–4 дня. Продовольствия — на неделю от силы. А прошло 18 суток! 18 дней и ночей! «Сколько вас?» — только и спросил Клякин. «Все», — ответила Грибоедова и потеряла сознание», — так описывал тот самый день Николай Селюк.
В одноименном фильме «18 дней и ночей» один из очевидцев рассказывал, что гранату из руки Грибоедовой вынимали с усилием, так как пальцы окостенели. Когда читаешь воспоминания, понимаешь причину этой мертвой хватки…
А это голос Ефросиньи Грибоедовой:
«Когда услышали громкие голоса над люком, поняли — это конец. Все у нас было продумано до мелочи. Две гранаты взяла Наташа Кульба, одну я. «Усики» отогнули, ждем. И в землянке все ждут — жизнь на секунды пошла. Договорились, что бросаем одномоментно, по моей команде, она дальше, я прямо нам под ноги. Слышим, люк двинулся, песок посыпался на нас. Вот и все, думаю, закончилась жизнь. Не себя — Лилю (дочку) жалко. Хорошо, что в темноте никто слез моих не видит. «Бросай», — шепчет Наташа. А у меня внезапно сердце остекленело, и какое-то необыкновенное спокойствие нашло. Словно я уже с того света смотрю. «Пусть люк откроют, — шепчу в ответ. — Чтобы хотя бы один из них вместе с нами околел!» Подготовила гранату, а сверху голос: «Не бойтесь, это мы!»
Ни стоять, ни ходить, ни смотреть никто не мог. Дышали и не могли надышаться...
Реалистичная экспозиция в Бегомльском музее народной славы воссоздает события тех дней. Рядом надпись: «В критический момент ожесточенных боев с карателями в июне 1944 года командование партизанской бригады «Железняк» укрыло 30 раненых и тяжелобольных в госпитале, вырытом среди Домжерицких болот в Савском бору: с ними остались медработники Е. Грибоедова, Н. Терех и Н. Кульба. 18 дней и ночей шла борьба за жизнь в этих невероятных условиях. И люди выстояли».
Ефросинья Грибоедова, фельдшер партизанской бригады «Железняк».
Наталья Кульба, медсестра партизанской бригады «Железняк».
Надежда Терех, медсестра партизанской бригады «Железняк».
Татьяна Скакун, «МВ».
Редакция благодарит за помощь в подготовке материала Бегомльский музей народной славы.