Первая запись в трудовой книжке заведующего рентгеноперационной РНПЦ детской хирургии Павла Черноглаза, который на тот момент уже работал рентгенэндоваскулярным хирургом, — «врач-рентгенолог». Название специальности появится позже, когда Павел Феликсович будет уже успешно в ней развиваться. И первое время на его столе будет лежать бумажка, с которой он станет списывать витиеватую формулировку.
Сегодня Павел Черноглаз — победитель конкурса «Врач года Республики Беларусь» в номинации «Врач-хирург».
Павел Феликсович, знаю, что мук выбора профессии в юности у вас не было. Решению стать хирургом поспособствовала история вашего деда?
Мой дед был военным хирургом, командовал военным госпиталем. Я хорошо помню его рассказы о войне и тех операциях, которые ему приходилось делать. Все это легло на благодатную почву детской психики и так зацепило, что в школе сложно было каждый год с написанием сочинений на тему «Кем я хочу быть»: каждый год писать одно и то же — скучно.
Начинали вы как взрослый эндоваскулярный хирург?
Верно, два года проходил ординатуру по кардиохирургии в РНПЦ «Кардиология». И в тот же год, когда она была окончена, мне удалось попасть на годовую стажировку по интервенционной кардиологии в университетскую клинику Святой Анны в Пизе. Для меня это был колоссальный опыт! Уровень рентгенэндоваскулярной хирургии в Италии уже тогда был очень высоким, они делали многое из того, что еще не практиковалось у нас. Я влюбился в специальность и понял, куда в ней надо двигаться.
Когда вернулся, рентгенэндоваскулярных хирургов было, может быть, человек 20 на всю страну. Но так совпало, что в это время развитию этой специальности в Беларуси был дан очень мощный импульс. Выделили достойное финансирование, стали закупать самое современное диагностическое оборудование и, что самое важное, лечебный расходный инструментарий. С тех пор в нашей стране рентгенэндоваскулярная хирургия развилась фантастически!
Первые самостоятельные рентгенэндоваскулярные операции я сделал еще до поездки на стажировку. Моим наставником был Юрий Петрович Петров, который в те годы заведовал рентгеноперационной в РНПЦ «Кардиология». Он один из тех, кто в Беларуси начинал это направление. Часто, когда общаюсь с молодыми коллегами или курсантами (Павел Феликсович преподает на кафедре кардиохирургии ИПКиПКЗ БГМУ. — Прим. авт.), говорю: если нас бросить в те условия, в которых они начинали, с несовершенным инструментарием, недостаточным объемом знаний, без тех, с кем можно посоветоваться, — не уверен, что мы с вами были бы так же хороши, как они!
Хирургия очень зависима от того, кто ее делает. Может быть замечательный инструментарий, лучшее оборудование, но если у тебя нет знаний, навыков, готовности учиться, советоваться и принимать опыт или предложения в том числе тех, кто моложе тебя, может ничего не получиться.
Вас пригласили возглавить детскую рентгенэндоваскулярную хирургию в РНПЦ детской хирургии. Как начальник вы требовательный?
Требовательный, но не деспотичный. Моя позиция такая: коль человек выбрал профессию врача, а тем более хирурга, он уже ответственный, а если ему чего-то не хватает, то всегда можно обсудить это и подсказать.
Сейчас в рентгеноперационном отделении РНПЦ детской хирургии концентрируются дети из всех регионов Беларуси, которым требуется операция в связи с врожденными пороками сердца. Наша команда, работающая в педиатрии, небольшая — 4 эндоваскулярных хирурга и хирург-аритмолог, но с необходимым объемом работы мы справляемся. В прошлом году выполнили 782 рентгенэндоваскулярные операции и множество диагностических вмешательств. А если разнести этот объем операций на 3–5 регионов страны, упадет концентрация процедур, а значит и концентрация опыта.
Мы принципиально советуемся друг с другом. В операционной всегда приходится принимать решение одному, но когда накануне ты можешь с кем-то ситуацию обсудить — это совершенно другая история. Иногда кто-то тебе говорит: «Послушай, а если сделать вот так?» И ты понимаешь: «Ну конечно же так! Это же идеально в такой ситуации!» Бывает, видение человека не совпадает с твоим, но оно тоже верное. Очень важно в этот момент не ломать его историю.
Какие из патологий сердечно-сосудистой системы у детей поддаются на данный момент рентгенэндоваскулярному лечению?
Благодаря своей миниинвазивности эндоваскулярная хирургия ворвалась во все области медицины. Рентгенэндоваскулярные хирурги занимаются заменой клапанов и коррекцией многих врожденных пороков сердца, сосудистых патологий. Из последних достижений: мы имплантируем клапан ребенку через прокол, без перевода его на искусственное кровообращение.
Технологии таковы, что взрослому можно заменить клапан без наркоза, лишь под местной анестезией. Разве это не фантастика? Когда я начинал работать в этой специальности, и подумать не мог, что буду это делать.
Мы корректируем дефект межпредсердной перегородки как один из самых распространенных септальных пороков. Ранее эти операции выполнялись в условиях искусственного кровообращения, были травматичными, сопровождались большими разрезами и, как следствие, долгой реабилитацией. Сейчас в подавляющем большинстве случаев справляемся с задачей эндоваскулярно. В прошлом году мы прооперировали более 300 детей с этой патологией.
Значит ли это, что количество детей с дефектами межпредсердной перегородки постепенно растет?
Не совсем так. Мы стали чаще иметь дело с такой патологией потому, что растет ее выявляемость: раньше этот порок кардиолог ставил, выслушав шумы при аускультации сердца, сейчас всем новорожденным проводят скрининговое УЗИ. Выявляемость выше — соответственно, и операций стало больше. При этой патологии в подавляющем большинстве достаточно одной операции. Мы подбираем размер окклюдера — специального устройства, с помощью которого закрывается аномальное отверстие в межпредсердной перегородке, заводим его на место дефекта, там он раскрывается и становится в позицию. Зарастая клетками эндокарда, окклюдер полностью перекрывает дефект. Процент повторных вмешательств при этой патологии сейчас близок к нулю. Это элегантная операция, фантастическая по своей безопасности и эффективности.
Какие вмешательства вызывают у вас наибольший интерес?
Если говорить о педиатрии — клапанная патология и коарктация аорты. Это операции высокого технологического и интеллектуального уровня: надо анализировать данные КТ, подбирать размер устройства, рассчитывать прогноз для пациента…
В нашей специальности много мозгов и инноваций. Огромный пласт работы составляет лучевая диагностика. Анализ КТ одного пациента порой занимает несколько часов. Еще один элемент — компьютерное моделирование. Благодаря новым системам я могу совместить на своем экране в операционной КТ конкретного пациента со скопическим изображением, выстроить трехмерную модель сердца и выполнять операцию в пределах этой модели.
Вы обладаете большим опытом работы и в детской, и во взрослой рентгенэндоваскулярной хирургии.
С кем работать сложнее?
В детской хирургии намного больше сложностей. Это и миниатюрность пациентов, с которыми имеем дело, и эмоции. Порой одна из задач в операционной — как раз совладать с ними. Самый маловесный малыш, прооперированный нашей командой, весил 1 130 граммов. Проводить какие-то хирургические манипуляции такому крохотному ребенку крайне сложно! В сердечко надо не просто зайти, но развернуться, завести устройство и выполнить определенный хирургический этап.
Особенность детской эндоваскулярной хирургии еще и в том, что дети растут. А имплантированное устройство не может расти вместе с ребенком. Поэтому у части пациентов патологией предопределена этапная хирургия. С развитием технологий, я очень надеюсь, 2–3 из необходимых хирургических этапов можно будет делать эндоваскулярно.
Сколько лет надо, чтобы стать хорошим рентгенэндоваскулярным хирургом?
Я часто задаю себе этот вопрос… Думаю, важно, когда ты почувствуешь в себе определенную уверенность, а это лет 5, не меньше. Понимаете, в медицине опыт — это очень важная штука. Возьмем, к примеру, визуальную его часть — насмотренность. Если ты никогда не видел, как выглядит на КТ, предположим, сужение того или иного сосуда или определенная опухоль, ты не поймешь, что это, попадись тебе такой снимок. Если не делал какого-то маневра, пусть даже много раз виденного, у тебя отсутствует личный опыт.
Чем больше ты преодолеваешь этих «не», тем твое качество как врача становится выше.
У вас в операционной тихо?
Когда я работаю, никогда не включаю музыку. В особенности, когда случай экстренный либо пациент гемодинамически тяжелый. Мне очень важно слышать, что говорит анестезиолог. Если вдруг во время вмешательства я краем уха уловлю суету или, наоборот, длительную тишину, сразу спрашиваю: «У тебя все хорошо?». В нашей работе каждую секунду все может измениться.
Бывает, что меняете стратегию уже во время операции?
Да, конечно, и в этом нет ничего плохого. Одно дело — моделирование перед компьютером, а другое дело — живая ткань. А бывает, что не удается то, что получалось до этого много раз. Тогда сам себе даю команду: «Дышим — думаем!» Это если позволяет ситуация, а если не позволяет, все равно думаем, только быстрее (смеется).
У вас двое детей. Продолжить папино дело кто-то планирует?
У нас вышло так, что детей окружают врачи: бабушка с дедушкой по маминой линии, мы с женой. Какое-то время мы с ней даже работали в одной операционной. Ни для кого не секрет, что и после работы врачи мысленно живут на работе. Дочь по этому поводу высказалась так: «Пап, ну если бы я всего этого не видела каждый день, мог бы быть еще разговор…» Но я и не настаиваю! Гораздо ценнее, чтобы они принимали решение о профессии сами.
Каково это — работать с женой в одной операционной?
Мы даже познакомились на работе! Жена работает врачом-анестезиологом-реаниматологом в РНПЦ «Кардиология». Работать в тандеме нам нравилось. Я никогда не воспринимал ее в операционной как жену, только как коллегу. И всегда знал, что она правильно и быстро делает то, что должна. Она, в свою очередь, была уверена во мне.
Вы заядлый охотник. Так сбрасываете напряжение, накопившееся на работе?
Охота для меня — не про сбрасывать напряжение после операции. Это самая эффективная перезагрузка, которая полностью освобождает от рабочих мыслей. В голове в этот момент включаются другие механизмы. Что касается того, как легче снимать напряжение после тяжелого рабочего дня… Я много лет живу за городом, поэтому переключаюсь на уход за своим участком. Из спортивной рутины — велосипед, прогулки по лесу, бассейн и спортзал. Но приехать домой и улечься в гамак при этом тоже люблю.
Не могу сказать, что сейчас 24 часа в сутки живу на работе. Вчера дочь сдала последний школьный экзамен, и на меня сошло осознание: «В смысле школу окончила, а я-то где был?» Как бы банально сейчас ни прозвучало, но с возрастом начинаешь понимать, что в жизни есть что-то не менее важное, чем работа…