Рассказ об организации своей прабабушкой Леей Гуткович побега евреев из Минского гетто офтальмохирургу, заведующему отделением микрохирургии № 1 3-й ГКБ имени Е. В. Клумова Михаилу Панесу посчастливилось узнать из первых уст. В детстве будущий врач не раз слышал ее от бабушки Лизы (так называли еврейскую девушку на советский манер). А став взрослым, он бережно собирает свидетельства и ищет оставшихся в живых очевидцев тех событий. Сегодня доктор делится страницами семейной истории, в которой переплелось все — от жажды жизни до несбывшейся любви, с читателями «Медвестника».
Божий промысел
Лея, Абрам и маленький Миша.— Когда началась война, моей прабабушке Лее было 24 года. Молодая семья, Лея Залмановна Гуткович и Абрам Самуилович Панес, жили в Минске. Прабабушка работала на электростанции «Эльвод» теплотехником-конструктором, ее муж был скрипачом Белорусской филармонии, — делится историей своей семьи, показывая черно-белые фото, врач. — У них был маленький сын Мишутка, которому шел второй год. В середине июня 1941-го, буквально за неделю до начала войны, Лея отвезла Мишутку на малую родину на Витебщину. Там в деревне Аскеры под Бешенковичами жили ее родители. Забегая вперед, скажу, что в первые дни войны родители с маленьким внуком успели эвакуироваться из Беларуси в город Бийск на Алтае. Это и спасло моего деда, а спустя время дало возможность мне появиться на свет. Божий промысел, не иначе…
Когда начали бомбить Минск, Лея и Абрам с родителями мужа пытались бежать к сыну. Пошли на Логойский тракт, на старую Витебскую дорогу, но попали в бой между красноармейцами и немцами. Идти дальше было невозможно, и им пришлось вернуться в Минск.
К этому времени город был уже в огне, многие дома разрушены, на улицах убитые, много обуглившихся тел. До войны они жили на Окольной возле завода имени Кирова (сейчас такой улицы уже не существует). Но дом сгорел, и пришлось переселиться на
Обувную в частный домик. Там, по воспоминаниям прабабушки Михаила Александровича, их жило человек двадцать, в основном родственники, спать приходилось полусидя.
В первые же дни оккупации ее муж Абрам со своим отцом попали в облаву и были убиты. Лея осталась со свекровью.
А через три недели после захвата города оккупанты создали гетто и согнали туда десятки тысяч евреев из Минска и ближайших местечек, выполняя гитлеровскую программу изоляции и тотального уничтожения еврейского населения. Геттовское правительство — юденрат — издало приказ пришить на верхнюю одежду желтые заплаты и кусочек белого полотна с написанным на нем номером дома. Их требовали носить на правой стороне груди и сзади на спине. И начались черные дни в гетто с голодом, каторжными работами, погромами и ежедневными убийствами.
— Территория гетто была большая. Колючая проволока проходила по современным улицам Немига, Шорная, Коллекторная, Иерусалимская, Клары Цеткин, Тучинскому переулку. Гетто полностью захватывало Раковское предместье с границами по улицам Дмитрова и Заславской. Включало в себя Сухую улицу и Юбилейную площадь. Современные Романовская Слобода и Кальварийская проходили посередине еврейского поселения, разделяя его на малое и большое гетто. А на месте массового расстрела 5 тысяч узников Минского гетто на Заславской сейчас расположен мемориальный комплекс «Яма». В то время эта яма, куда приводили на расстрел евреев, была как раз на окраине гетто, — рассказывает Михаил Панес. — Это место я помню с детства, так как некоторое время жил в доме прямо возле мемориала с сестрой прабабушки Раисой. Местные мальчишки пугали, что, если упадешь в яму, уже не выберешься.
Михаил Панес:
Каждый год 9 Мая моя прабабушка ходила к мемориалу и эмоционально выступала там с речью, вспоминая пройденный путь. Потом туда приходил дедушка Михаил. Последние годы его жизни я посещал мемориал с ним. Теперь продолжаю традицию.
Шанс на спасение
В первый же погром в гетто попала и прабабушка Михаила Панеса. Когда колонну евреев вывели за пределы гетто, по обе стороны улицы стояли толпы русских женщин, тогда еще недоумевающих, куда и зачем ведут столько людей. Как только колонна приблизилась к ним, Лее удалось нырнуть в толпу наблюдавших. Никто ее не выдал. Из толпы девушка забежала в первую же калитку и залегла в картофельной ботве.
— У прабабушки появился огромный шанс спастись, уйдя подальше от гетто. Но за колючей проволокой оставалась ее старая беспомощная свекровь, и она решила вернуться. Ночью незаметно пролезла через ограждение обратно на территорию еврейского квартала, — рассказывает доктор. — Ее свекровь прятала скрипку своего сына Абрама. И в один из заходов немецкий солдат увидел инструмент, отобрал его, а свекровь схватил за волосы, вывел на улицу и на глазах у Леи ударил изо всех сил головой о камень…
Был еще один случай в гетто, о котором внуку удалось узнать уже во взрослом возрасте: прабабушка спасла маленькую еврейскую девочку, незаметно перебросив ее через колючую проволоку своей русской подруге.
Люди переезжают на территорию гетто.
Место, где размещался один из входов в Минское гетто.
Судьбоносное знакомство
Когда юденрат издал приказ выходить на работу, в числе двухсот молодых женщин Лею направили разгружать вагоны с торфом и дровами и на вагонетках перевозить их в котельную Дома правительства. Там размещались тыловые службы оккупантов.
— Прабабушка вспоминала, что за свою работу они получали 200 граммов хлеба в день и сваренную из конины баланду. Иногда, если повезет, находили на помойке то, что выбрасывалось с немецких кухонь, — рассказывает Михаил Александрович.
Когда осенью 1941-го в гетто привезли евреев из Европы, «гамбургских», обер-лейтенант Вилли Шульц, руководящий рабочими, проходил мимо строя новоприбывших и вдруг замер напротив одной из девушек. Поздоровался с ней за руку и что-то сказал. Те, кто знал Шульца, в том числе и Лея, не могли поверить своим глазам: немецкий офицер поздоровался с еврейкой! А в обед он принес девушке полбуханки хлеба и котелок супа из немецкой кухни.
Лея поняла, что нужно каким-то образом познакомиться с этой еврейкой. Работа у той не ладилась, и Лея стала учить ее обращаться с вагонеткой. Разговорились. Оказалось, 18-летняя немка Ильза Штейн не знала Шульца раньше, как решила было Лея, а просто понравилась ему.
Михаил Панес:
А об истории любви офицера вермахта и обреченной на смерть еврейской девушки немецкий режиссер Ульф фон Мехов снял фильм «Еврейка и капитан. Любовь в Минске». Съемочная группа прошла весь маршрут, по которому был совершен побег. В фильме снялась и моя прабабушка.
«Лиза, как мне спасти ее?»
Их миссия заключалась в том, чтобы ходить один раз в день к Шульцу за талонами на похлебку.
В один из таких приходов Шульц затеял с прабабушкой разговор: «Лиза, скажи, почему убивают евреев?». Отвечать Лея боялась, но молчать тоже было опасно. И она сказала, что ему лучше знать, ведь он немец, а она выросла в Советской России: «У нас евреев не убивали, и мы имели такие же права, как все граждане нашей Родины. У нас можно было выйти замуж за русского и жениться на еврейке».
После этой беседы Шульц еще несколько раз заводил разговоры о политике и порядках в советской стране. Глядя, как нацисты обращаются с евреями, и понимая, что на месте любой из убитых завтра может оказаться его Ильза, Вилли Шульц постепенно проникался к соотечественникам ненавистью. И однажды признался Лее: «Я люблю Ильзу. Как мне спасти ее?». Шанс был один — попытаться выйти к партизанам.
Как раз после этого разговора случился очередной массовый погром. Опасаясь за Ильзу, Шульц пошел на риск и спрятал колонну рабочих в подвале Дома правительства, на ночь закрывая их на замок, а утром выпуская на работы. Прабабушка Михаила Александровича вспоминала, что стрельбу они слышали трое суток. Днем работали, а ночью прятались в подвале. Когда звуки выстрелов наконец окончательно утихли, Шульц разрешил пойти на территорию гетто и посмотреть, смогли ли спрятаться в «малины» (тайные укрытия от нацистов) и остаться в живых их родные. Свекровь живой Лея уже не застала.
Немецкий офицер понял, что ждать больше было нельзя: в любой день оставшиеся узники гетто могли быть уничтожены. Он отчаянно искал способы вывести Ильзу и Лею из гетто: по совету Леи пытался достать два советских паспорта, чтобы девушки ушли как сестры (Ильза не знала языка и должна была изображать глухонемую). Но затея с паспортами не вышла. Потом появилась надежда переправиться через линию фронта с помощью друга Шульца, летчика и бывшего коммуниста. В итоге и этот план сорвался.
К этому времени Лея уже общалась с подпольщиками. Одним из них был ее довоенный знакомый Сергей Герин, белорус по национальности, с которым она работала до войны на электростанции. На территории, где разгружали торф еврейки, тот работал слесарем. Он приносил девушке читать листовки, сброшенные с советских самолетов, рассказывал о событиях на фронте. Сергей знал от Леи о любви Шульца и Ильзы. Вместе с подпольщиками они придумали воспользоваться положением Шульца и организовать побег с его помощью, раздобыв грузовую машину с тентом. На машине должны были уехать 13 мужчин и 12 женщин. Когда немец услышал это, сразу растерялся. Он рассчитывал, что в партизаны они тихо уйдут втроем. А тут 25 человек, да еще и машина, которую нужно было где-то раздобыть. Но Вилли четко понимал: без Леи побег обречен на неудачу, ведь ни Ильза, ни он не знают русского языка. Именно любовь заставила его бросить отчаянный вызов нацистскому рейху.
Побег из гетто
30 марта 1943-го рано утром к самому «сердцу» гетто — бирже труда — подошла машина-трехтонка, крытая брезентом. В кузов сели 25 человек, на одежде которых желтым выделялись нашивки узников-евреев. Выезжая из гетто, Шульц, сидевший на пассажирском сидении рядом с шофером-немцем, показал охране документы о количестве рабочих, взятых на бирже. Машина по документам отправлялась на станцию Руденск грузить цемент. Это не было подозрительно, так как немцы часто увозили евреев на работы за город.
— Среди 25 беглецов была подруга прабабушки Рая Эпштейн, с которой они вместе прошли весь ад Минского гетто. Был приказ подпольщиков не брать стариков и детей. Исключение сделали только для Ильзы: ей разрешили взять сестер 8-ми и 19-ти лет. А маму и маленькую сестренку Раи пришлось оставить, о чем всю жизнь потом жалела прабабушка, — говорит Михаил Панес.
Выехали из города по Могилевскому шоссе. Подпольщики дали указание направляться к деревне Русаковичи — одной из первых деревень партизанской зоны. Проводника не было, ориентироваться приходилось по карте. Важно было проскочить укрепленную железнодорожную станцию Руденск — конечный маршрут машины по документам. Если бы их задержали по пути уже за этой станцией, всем грозила бы смерть. Но все обошлось. Когда практически подъехали к деревне и оставалось только переправиться по мосту через реку, увидели, что он взорван. Среди бежавших узников нашелся парень, у которого был первый разряд по плаванию. Он вошел в ледяную воду, чтобы переплыть и предупредить деревенских жителей. К счастью, доплыл удачно. Побежал к ближайшим хатам, и спустя какое-то время организаторов побега уже переправляли на лодке к деревне.
Тут же из-за хат навстречу им выбежали партизаны. Лея бросилась к людям, обнимала кого-то, целовала. Не могла поверить, что такой дерзкий побег удался. Шульц на ломаном русском сразу сказал партизанам: «Здравствуйте, товарищи!» — и кинул на землю пистолет.
Партизаны быстро наладили переправу всех узников. После их повели через деревню на опушку леса. Оттуда выехали три всадника — командир, комиссар, начальник штаба партизанского отряда имени Сталина 2-й Минской бригады. Шульца, Ильзу, Лею и шофера повели в другой отряд. Остальных распределили по ближайшим деревням. Через болота и тропинки четверка беглецов дошла в маленькую деревушку Боровую.
— В отряде их встречали партизаны — молодцеватые, чистые. Шульц, по воспоминаниям прабабушки, был удивлен, ведь представление о партизанах у немцев было другое: будто это грязные, завшивевшие бандиты, — добавляет Михаил Александрович.
В штабе бригады беглецов целый день допрашивали. На допросе Вилли рассказал очень многое: он знал расположение штабов, складов с боеприпасами, гарнизонов и аэродромов в районе Минска. Эти данные методично заносились на карту, по которой потом советские самолеты наносили авиаудары.
По приказу комбрига Ильзу с Шульцем и Лею разделили по разным отрядам.
— Бабушка рассказывала, как на прощание Ильза сняла со своей шеи янтарные бусы, достала из чемоданчика шерстяное платье и подарила все это ей, — говорит Михаил Панес.
В партизанском отряде имени Сталина Лея Гуткович пробыла до конца 1943 года. После ее перевели в 208-й партизанский полк, где она служила переводчицей с немецкого, участвовала в боях и диверсиях на железнодорожных путях. Свой боевой путь она закончила на Пинщине, где полк соединился с Красной армией. Там же встретила победу.
В 1944-м Лея вышла замуж за командира 208-го партизанского полка Романа Щербакова. Старшего сына Мишутку и родителей после войны она разыскала в Сибири. После у нее родились еще два сына.
Встреча подруг
А еще спустя много лет ей удалось вновь встретиться с Ильзой. Однажды через 42 года после побега в рубрике «Память сердца» газеты «Вечерний Минск» она прочитала: «Ильза Штейн в годы оккупации находилась в Минском гетто. С помощью подпольщиков вместе с другими заключенными была переправлена в партизанскую зону. Прошу своих спасителей сообщить по адресу…».
На завтра взволнованная женщина уже звонила на оставленный номер. На вопрос: «Кто это?» она ответила просто: «Лиза Гуткович». И в трубке раздались всхлипывания: «О, я умираю!». Подруги говорили, плакали, вспоминали… А еще через пару дней Лея уже встречала Ильзу в Минске.
Так она узнала о том, как сложилась судьба влюбленных. Оказалось, вскоре после разлуки с Леей партизанам удалось переправить их на Большую землю. Под Москвой на даче НКВД в Малаховке Вилли и Ильза прожили два месяца. Но однажды Шульца увезли, и с тех пор Ильза его больше не видела. Возвращаться в родной Франкфурт-на-Майне девушке было не к кому: ее родители погибли в Минском гетто. Она приняла советское гражданство, перебралась в Биробиджан, а позже в Ростов-на-Дону.
— Сейчас из организаторов этого побега в живых уже никого не осталось. Ильза Штейн скончалась в 1993-м, моя прабабушка — в 2002-м, — говорит Михаил Александрович.
Желание жить
— В сознании современного человека не укладывается, как хрупкая девушка в таком молодом возрасте, лишившись дома, мужа и не зная, что с ее маленьким сыном, занимаясь каторжным трудом в концлагере, недоедая и ежеминутно рискуя быть убитой, не сдалась и выстояла, да еще и спасла не одну человеческую жизнь. Какой нужно иметь волевой несгибаемый характер и силу, чтобы в таких нечеловеческих условиях сохранить самообладание и трезвый ум! Для меня это навсегда пример сильнейшего характера и неиссякаемого желания жить, — признается правнук Леи Залмановны.
А еще она привила правнуку любовь к родному Минску. Он собирает не только свидетельства семейной истории, но и раритетные фотографии города, помнит рассказы Леи Залмановны про военные разрушения в Минске, про то, как после победы его отстраивали, про еврейскую больницу (тогда она называлась 1-я Советская, сейчас это 3-я городская имени Е. В. Клумова), в которую прабабушка когда-то ходила лечиться, а сегодня здесь работает он сам.
— Каждый раз проезжая по Романовской Слободе на работу и тем же маршрутом уезжая с нее, я вспоминаю рассказы бабушки Лизы о том, что происходило в этих местах более 80 лет назад, — признается Михаил Александрович. — Я убежден: пока мы помним свою историю, в наших силах не допустить повторения этих страшных событий.
Фото из архива М. Панеса.