Знаменитый ученый в области трансплантологии, клеточных биотехнологий, хирургической гепатологии, заведующий 2-й кафедрой хирургических болезней БГМУ, член-корреспондент НАН Беларуси Станислав Третьяк в интервью «МВ» рассказал о своей семье, следе в медицине и основных научных разработках.
Станислав Иванович Третьяк — автор более 400 научных трудов, в т. ч. 3 монографий и 15 патентов. Удостоен званий «Отличник здравоохранения
Республики Беларусь» (1999), «Заслуженный деятель науки Республики Беларусь» (2008), награжденмедалью «За трудовые заслуги» (2001).
Достойная пара
Станислав Иванович, вы родились в Калининграде в семье военнослужащих. Как сложилось так, что оказались в Беларуси?
Отец Иван Моисеевич родился на Украине, на Полтавщине. После войны его направили в Военную академию им. М. В. Фрунзе. Мать Мария Петровна родом из города Горький (сейчас Нижний Новгород). Оканчивала Военный институт иностранных языков Советской Армии, но фактически служила в разведке. В то время таким «особым» девушкам и пару подбирали достойную. Поэтому для слушателей института и академии устраивали совместные танцы. Там мои родители и познакомились, а после поженились. Служить их направили в Калининград, где и родился я.
Но как это обычно бывает у военных, в дальнейшем нам пришлось поездить по гарнизонам, куда направляли отца. География была очень широкая: Россия, Азербайджан, Германия... В 1967 году прибыли в Минск. Отец был назначен командующим войсками Краснознаменного Белорусского военного округа. К слову, самым молодым — ему тогда было 43 года. Рассказывал, что когда его представляли маршалу Георгию Жукову, с которым он был уже знаком, то великий полководец с недоумением отметил: «Какой же он молодой? На войне у нас были и 30-летние командующие».
Отец сделал блестящую карьеру. В 1976 году получил звание генерала армии. Был заместителем министра обороны СССР, Главнокомандующим войсками ПВО СССР. Удостоен званий Героя Советского Союза и Героя Социалистического Труда. Выдающемуся земляку в городе Хорол Полтавской области установлен бюст. Однако сейчас стоит вопрос о его сносе. Правда, пока на защиту мемориала встали местные жители. А мы заручились поддержкой председателя Российского союза ветеранов генерала армии Михаила Моисеева (к слову, папиного ученика). Он нас заверил, что в случае сноса бюст перенесут и установят на Поклонной горе в Москве, где Иван Моисеевич прожил до конца своих дней. Все же отец числится среди 11,5 тысячи советских военных, которые во время войны были награждены звездой Героя.
Мама же уволилась в звании майора и ушла в педагогику. Она владеет четырьмя языками. В том числе в Минске преподавала английский в СШ № 50 (ныне гимназия № 50). Иностранным языкам обучала и нас с младшим братом Володей.
А что ваши родители, оба прошедшие войну, рассказывали о тех временах и событиях?
Отец начал делиться с нами воспоминаниями и мыслями уже только в пожилом возрасте. Сказал мне как-то: «Война — это грязное дело». Еще меня поразили его слова, что на войне человек никак не оценивался — убивали красивых, умных, глупых одинаково. Он сам удивлялся, как смог выжить, когда рядом с ним падали сраженные пулей или осколком товарищи. Отец же был пехотным офицером. Значит, на передовой. Но 5 раз его все же задело.
У меня есть справки, которые он получал на фронте. Я был поражен, насколько аккуратно врачи делали записи перьевой ручкой в тех нелегких условиях. Все эти пожелтевшие от времени листки я заключил в пластиковую обложку и храню дома, чтобы затем передать внукам.
Каким вам запомнился Иван Моисеевич?
Он был строгим, но справедливым и мудрым. Вот была такая история. Мой сын Дмитрий, очень любивший дедушку, часто гостил у него на даче в Подмосковье. Однажды Иван Моисеевич попросил внука покосить траву на участке. Дима тогда только поступил в мединститут. И отвечает ему: «Знаешь, дедушка, перед нами выступал первый проректор и сказал, что мы уже не просто ребята, а личности». А это был как раз день Воздушного флота СССР. Дедушка взял внука с собой на торжественное мероприятие, где познакомил с высокопоставленными военнослужащими. По приезде на дачу он спросил: «Как тебе мои друзья, боевые товарищи, Дима?» Услышав восторженный отклик парня, Иван Моисеевич ответил: «Так вот, внучек, они — личности. А ты пока бери косилку и за работу».
Оставить явный след
Предсказуемо, что в семье военных дети обязательно должны пойти по стопам родителей. Но вы с братом выбрали профессии
из «несиловых» сфер…
Строгость в воспитании в нашей семье безусловно была. Отец заставлял нас поддерживать дома порядок, создавал условия для учебы. Мы с братом оба с отличием окончили университеты. Нам было на кого равняться: отец сам с отличием окончил 2 академии.
А вот с выбором профессии определялись сами. Владимир окончил БГУ, стал радиофизиком. Сегодня он один из ведущих конструкторов в оборонной промышленности России. Для меня же медицина стала душевным порывом. Профессия врача нравилась с детства. Когда мы жили в военных городках, то за медпомощью обращались в местные госпитали. Там тогда работали врачи-фронтовики. И к нам, детям, у них было особое отношение. Я это чувствовал и видел. Мне хотелось стать похожим на этих людей.
Чем был обусловлен выбор именно хирургии?
Во-первых, мне повезло учиться у великих хирургов, общепризнанных светил медицинской науки. В частности, у профессора Тимофея Еремеевича Гнилорыбова. Потом я попал на кафедру факультетской хирургии, послушал лекции профессора Александра Владимировича Шотта. Начал ходить в научный кружок. Еще отмечу заведующего 1-й кафедрой госпитальной хирургии Виктора Михайловича Прохорова. К слову, его сын Александр Викторович Прохоров, заведующий кафедрой онкологии БГМУ, — мой ученик. Вместе мы разработали клеточную технологию лечения сахарного диабета 1-го типа, за которую были удостоены Государственной премии Республики Беларусь. Но саму тему в свое время мне предложил Александр Владимирович.
Во-вторых, я попал в хороший коллектив, в 4-ю клиническую больницу. Там меня, как и других молодых специалистов, учили дисциплине, отношению к пациентам и, конечно, профессии. Трудно было не постичь азы хирургии, когда с тобой работали авторитетные врачи — академик Георгий Иванович Сидоренко, тот же профессор Александр Владимирович Шотт, академик Николай Евсеевич Савченко, чье имя сейчас носит клиника.
Какие эмоции испытывали, когда впервые попробовали себя в качестве хирурга?
Было страшно. Я чувствовал большую ответственность. Но, должен сказать, каждый хирург в период своего становления переживает исход каждой операции. Помню, Александр Владимирович привел мне слова профессора Петра Николаевича Маслова, который считается основоположником белорусской хирургии: «Хирург как канатоходец. Он идет, а все его должны страховать». Такой принцип давал уверенность и спокойствие. Знал, что в любой спорной ситуации мне всегда придут на помощь.
Когда начал дежурить, пришлось непросто. Поскольку БСМП тогда еще не открылась, то в «четверку» круглосуточно поступали пациенты из района обслуживания, в том числе экстренные. А из диагностических возможностей на то время были только рентгеновские аппараты. Надо было учиться овладевать клиническим мышлением и методами диагностики, приобретать мануальные навыки хирургии.
Но главное — это итог. На мой взгляд, исцеление пациента для любого врача — заряд жизненной энергией. С другой стороны, наша работа интересна в том плане, что, скажем, после архитектора остается здание, после художника — картины, а после нас остается только память людей. Поэтому, считаю, что кроме овладения профессией необходимо заниматься и наукой, если хочешь оставить явный след. Плюс появляется дополнительный интерес к жизни.
Какую роль в вашем профессиональном становлении сыграл Александр Шотт?
У меня на стене в кабинете висят 2 портрета. Один из них — профессора Николая Евстафьевича Филлиповича, который возглавлял нашу кафедру с 1987 по 1995 год. Именно он пригласил меня работать на 2-ю кафедру хирургических болезней МГМИ.
Второй портрет — Александра Владимировича Шотта. С ним связан весь путь моего становления, и, уверен, без него меня не было бы как профессионала. Профессор Шотт учил сложно, жестко, порой жестоко. Но по-другому в хирургии нельзя. Особенно в экстренной, когда нужно быстро принимать решения — за час-два максимум. Именно Александр Владимирович привил мне вкус к науке. Он фантазер по натуре, а без этого качества в науке работать невозможно. Ведь ты обязан постоянно что-то придумывать.
В вашей научной и практической работе приоритетными направлениями являются сложные и высокотехнологичные вмешательства на гепатопанкреатобилиарной системе.
Чего удалось достичь и насколько актуальна проблема сегодня?
Этой темой начал заниматься в 4-й клинике. Затем продолжил вместе со своими учениками. Большой вклад в тактику лечения и диагностику острого панкреатита внесли заведующий отделом гепатологии и малоинвазивной хирургии Минского НПЦ хирургии, трансплантологии и гематологии, профессор Алексей Федорук, доцент 2-й кафедры хирургических болезней БГМУ Евгений Баранов. Оригинальные подходы предложил заместитель директора по хирургической работе МНПЦ хирургии, трансплантологии и гематологии, доцент Алексей Щерба — удалось в когорте самых тяжелых пациентов с острым панкреатитом снизить летальность почти на 4 %.
Многие наши разработки сейчас включены в национальные протоколы лечения. Например, пациентов с острым панкреатитом. Часть предложенных методик широко тиражируется в лечении хронического панкреатита. Основной упор сделан на то, чтобы вместо больших калечащих операций выполнять резекционно-дренирующие. Все это делается для улучшения качества жизни пациентов. Ведь ущерб, который нанесла болезнь, трудно восстановить. Также важно в выборе тактики лечения руководствоваться персонифицированным подходом.
Должен признать, что проблема заболеваний гепатопанкреатобилиарной зоны актуальна до сих пор. Сказывается прежде всего довольно высокий уровень потребления алкоголя среди нашего населения. Хотя я считаю, что патология печени во многом связана с нынешним характером питания людей. Современный рацион насыщен рафинированными продуктами. Мы сами себе наживаем проблемы.
Несмотря на пандемию, такие пациенты поступают к нам на лечение. Вот недавно был случай: выполнили человеку большую реконструктивную операцию на протоковой системе. Но один проток стал плохо дренироваться — и появились септические осложнения. Вдобавок тест показал положительный результат на COVID-19. Значит открытую операцию уже выполнять нельзя. Пришлось собирать консилиумы, советоваться с коллегами, как помочь пациенту.
Клеточный интерес
Вы являетесь пионером и активным сторонником трансплантационных методов лечения. Под руководством профессора Шотта начинали с помощи пациентам
с сахарным диабетом, гипопаратиреозом и гипотиреозом. Но после сфера применения клеточных технологий расширилась…
Появилась идея лечить длительно незаживающие трофические язвы с использованием собственных стволовых клеток пациентов. Но нам нужно было научиться их выращивать. А для этого требовалась достойная лаборатория. Я обратился к академику Игорю Дмитриевичу Волотовскому, и вместе мы решили попробовать развивать данную технологию. Сначала научились выращивать клетки. Потом нашли пациентов с противопоказаниями и показаниями для трансплантации, придумали, как подготовить язву к пересадке, и в конце концов разработали методику лечения. Надо сказать, это был длительный путь. Потребовались множественные эксперименты: как потом вести таких пациентов, как вводить клетки и т. д. Однако итог получился хороший.
Стволовые клетки специфичны. И данную особенность можно использовать, чтобы лечить и предупреждать развитие спаечной болезни брюшной полости. Совместно с Институтом химии новых материалов НАН Беларуси провели большой эксперимент. В результате разработали покрытия для брюшной стенки, кишечника, на которые впоследствии фиксировались стволовые клетки. Получили обнадеживающие экспериментальные данные, и сейчас методика находится на стадии клинической апробации.
Использованию клеточных технологий и проведению трансплантаций посвящены 2 ваши работы — докторская диссертация, защищенная в 1996 году, и первая в республике фундаментальная монография «Необычная реакция на чужеродные ткани»…
В основу моей докторской легли результаты исследований об особых иммунологически выгодных местах, где клеточная реакция отторжения протекает по-особенному либо вовсе отсутствует. Подобные были известны и ранее, но мы доказали, что в среде крови клетки могут сохраняться очень долго. Это нашло подтверждение в лечении того же сахарного диабета 1-го типа. Культуру клеток мы заключали в специальный контейнер и помещали в кровеносный сосуд. Они по-
падали в кровеносное русло, получали питание и функционировали у пациента более 2 лет. В результате даже у людей с тяжелой формой диабета исключался риск гликемической комы. Они получали инсулин, правда, в меньших дозах, но не боялись не проснуться утром. Также приостанавливалось прогрессирующее нарушение зрения.
В монографии изложены данные больших экспериментальных исследований по трансплантации клапанов сердца. Надо отметить, тогда только начали выполняться подобные операции. Универсальным клапаном для пересадки является аортальный. В митральной позиции на него приходится самая большая нагрузка. Соответственно, возникает деструкция. Но не из-за реакции отторжения, а из-за избытка нагрузки. Мы разработали методику, при которой забирали клапаны у доноров, страдавших при жизни гипертонической болезнью. Такие клапаны уже были адаптированы к большой нагрузке.
Во всем порядок
Много ли у вас последователей, которых можете назвать своими учениками?
У меня защитились уже 6 докторов и 16 кандидатов. Это мои ученики, мои «дети». У нас прекрасные отношения, хоть с некоторыми из них мы работаем в разных учреждениях и не так часто видимся. Но я безмерно рад, что они достигли столь высоких результатов.
Я бы не стал называть это школой. Мы просто хорошо взаимодействовали в коллективе, на хорошей клинической базе. Надо было заинтересовать специалистов, чтобы они с удовольствием занимались наукой и оперировали. Важно было и навести должный порядок в организации работы. Мне удалось приучить их, что если операция начинается в 9:30, то и скальпель на коже уже должен быть в это время. Еще меня учили: в хирургической экстренной помощи возле поступившего тяжелого пациента не ходят, а бегают. Когда наладили всю систему, то к нам потянулись молодые специалисты, и всем было интересно работать.
В вашей семье сложилась врачебная династия?
Да. Сын — начальник отделения 432-го ордена Красной Звезды Главного военного клинического медицинского центра Вооруженных Сил Беларуси, подполковник, кандидат мед. наук. Дочь — врач-бактериолог. Я горжусь их выбором и профессиональными успехами. Но, как в свое время мои родители, я не настаивал на том, чтобы они стали врачами. Пойти в медицину мои дети решили осознанно.
Оглядываясь назад, как бы оценили пройденный жизненный и профессиональный путь?
Я бы не стал подводить итоги. Могу сказать, что жил интересно: много видел, познакомился и общался с удивительными людьми — выдающимися хирургами на постсоветском пространстве, в Европе и других странах мира. А главное, я продолжаю интересно жить.