Игорь Лобан связал свою жизнь с анестезиологией и реанимацией почти 25 лет назад, когда был направлен для прохождения интернатуры в Брестскую областную больницу. С тех пор место работы не менял. В интервью «Медвестнику» заведующий отделением анестезиологии и реанимации № 1 БОКБ, главный внештатный специалист по анестезиологии и реанимации ГУЗО Брестского облисполкома Игорь Лобан сравнил, как работалось в 1990-е и сегодня, а еще признался, почему, пробыв год начмедом, он все-таки вернулся в реанимацию.
Игорь Викторович, были ли у вас сомнения при выборе профессии?
В детстве и подростковом возрасте нравилось заниматься разными видами спорта, хотел быть военным. После школы собирался поступать в Рязанское воздушно-десантное училище, но там очень строгие критерии по здоровью, и я не прошел медкомиссию. Рассматривая другие варианты, прислушался к совету мамы, она всегда мечтала, чтобы я стал врачом. Отец просто сказал: неважно, чем ты будешь заниматься, главное — делай это хорошо. Мои родители не связаны с медициной: мама — экономист, папа — инженер. Среди родственников тоже не было медработников.
Почему выбрали именно Гродненский мединститут?
Самый близкий от дома. Хотя я родился в Хойниках и часть детства прошла там, но после Чернобыльской аварии наша семья переехала в Гродненскую область, райцентр Вороново, в 120 км от Гродно. Учиться в вузе нравилось, быстро пришло осознание, что с выбором профессии я не ошибся.
А специализация? Анестезиология-реаниматология — самое сложное направление медицины…
Субординатуру проходил в хирургической группе, тогда отдельных групп по анестезиологии-реаниматологии не было, мы изучали и технику операций, и их анестезиологическое обеспечение, и послеоперационное ведение пациентов. Сначала собирался стать хирургом, но когда прибыл для прохождения интернатуры в Брестскую областную больницу, то выяснилось, что в хирургии мест нет. Это был 1996 год, в регионе активно развивалась служба анестезиологии и реанимации, кадров не хватало. Так я оказался в отделении реанимации № 1, на тот момент оно было единственным в больнице.
Начал работать и понял, что мне повезло. Да, анестезиология и реаниматология — одно из самых сложных направлений, требующих обширных знаний в биохимии, физиологии, фармакологии, но в то же время это самая интересная, на мой взгляд, специальность в медицине. Повезло и с коллективом, старшие коллеги меня хорошо приняли, помогли освоиться на рабочем месте.
Моими наставниками стали Алексей Николаевич Сулковский, Лев Николаевич Харитончик, а также Анатолий Николаевич Феоктистов, который тогда заведовал отделением (к сожалению, он уже ушел из жизни).
Помните первое самостоятельное дежурство?
Оно действительно получилось неординарным. Пациент, которого привезли по скорой, оказался моим бывшим преподавателем, это был профессор кафедры фармакологии Гродненского мединститута Николай Михайлович Курбат. Он отдыхал в санатории под Брестом, и у него случился обширный инфаркт, причем повторный. Скорая привезла его в тяжелом состоянии, с кардиогенным шоком, со спутанным сознанием. Владимир Михайлович меня не узнал, потом, конечно, пообщались. Я был его лечащим врачом…
Насколько изменились подходы и методики в реанимации за годы вашей работы?
В середине 1990-х я даже представить не мог, как и с каким оборудованием мы будем работать. В 1996 году в нашем отделении на 12 коек было всего 6 дыхательных аппаратов. Для мониторинга состояния пациентов использовали ручные тонометры с резиновыми помпами, чтобы измерить артериальное давление, а пульс подсчитывали, глядя на часы с секундной стрелкой.
Большие сложности были с проведением анестезии маленьким детям, специального оборудования для них не было, дыхание обеспечивали через контуры вручную, визуально оценивая состояние кожных покровов на фоне белой простыни. Все было очень сложно и непредсказуемо.
Менялось все постепенно, но рывок случился в 2004–2005 годах, когда реализовывали программу по переоснащению операционных отделений и реанимационных блоков. В 2005-м мы въехали в капитально отремонтированное отделение с мониторами и дыхательной аппаратурой на каждой койке. Со временем появились низкопоточные аппараты почечно-заместительной терапии.
С внедрением в нашем регионе кардиохирургии в 2008–2009 годах появились новые методики мониторинга гемодинамики и инфузионной терапии. Мы с коллегами изучали опыт и внедряли анестезию при кардиохирургических операциях, а позже при трансплантологии и органном донорстве.
Сейчас в больнице кроме нашего отделения анестезиологии и реанимации № 1 функционируют еще четыре отделения реанимационного профиля с общим числом 42 койки, в том числе для кардиохирургических и кардиореанимационных пациентов; отделение реанимации и гемокоррекции, которое занимается почечно-заместительной терапией и различными методами детоксикации крови.
В 2017 году создали реанимационное отделение для пациентов с инфекционной патологией, отлично оснащенное, которое оказалось очень востребованным в лечении пациентов с COVID-19.
Игорь Викторович, ваши коллеги рассказали интересный факт: несколько лет назад, когда в больнице ввели новый инфекционный корпус (по сути он как отдельная большая инфекционная больница), вас назначили заместителем главного врача. Но поработав год на руководящей должности, вы решили вернуться в свое отделение, в реанимацию. Почему?
Есть такое выражение: бывших анестезиологов-реаниматологов не бывает. Занимаясь административной работой, не мог бросить отделение и продолжал брать дежурства там. Хотелось работать не с бумагами, а лечить пациентов. Считаю, что нужно делать то, к чему лежит душа. Очень люблю свою работу и свой коллектив.
Сколько сотрудников сейчас в вашем отделении, как формируете коллектив? Без каких качеств врач или медсестра не сможет работать в реанимации?
В коллективе почти 100 сотрудников, в том числе 28 врачей, 50 медицинских сестер и 16 представителей младшего медперсонала. Есть те, с кем я начинал работать, большинство пришли уже после. Уважаю и ценю каждого, со всеми всегда на связи, любой сотрудник знает, что в любое время дня и ночи может набрать мой номер.
Наше отделение является базой для прохождения интернатуры, сейчас у нас 5 интернов. Считаю, что обучить всем методикам можно даже троечника, если у него есть сильное желание и стремление научиться. Но чтобы стать хорошим анестезиологом-реаниматологом, нужно иметь острый ум для быстрого принятия решения в критической ситуации. И это должно быть единственно правильное решение, потому что от него зависит жизнь пациента.
Особое качество для врачей и медсестер в реанимации — умение разговаривать с пациентом, несмотря на его состояние. Это очень важно. Разговаривать, пояснять назначения, спрашивать о проблемах, подбадривать. Согласен с утверждением академика Владимира Бехтерева: если больному не стало легче после разговора с врачом, значит это плохой врач.
Пациенты с какой патологией поступают к вам?
К нам поступают взрослые и дети с тяжелой черепно-мозговой и сочетанной травмой, острым нарушением мозгового кровообращения, различной острой хирургической патологией и другими состояниями, требующими проведения интенсивной терапии. В отделении развернуто 12 коек, за год пролечиваем порядка 1 500 пациентов. Кроме того, сотрудники нашего отделения обеспечивают проведение анестезиологических пособий в 12 операционных залах, в среднем это более 6 000 анестезиологических пособий ежегодно.
Как эпидситуация с СOVID-19 отразилась на работе вашего отделения? Был ли страх в начале, когда еще совсем ничего не было известно о лечении таких пациентов, когда их привозили в специальных капсулах? Помните первого пациента с COVID-19, поступившего к вам?
Да, отлично помню первого нашего пациента с подтвержденной коронавирусной инфекцией. Молодой человек 32 лет поступил в тяжелом состоянии, с серьезным сопутствующим заболеванием крови — лейкозом. Он находился у нас 39 дней, в том числе долго был на ИВЛ, и его удалось спасти. Конечно, в начале ощущался страх из-за неопределенности, неизвестности, переживал за пациентов, за сотрудников, за то, чтобы не принести болезнь в свою семью… К сожалению, многие переболели, и я в том числе перенес COVID-19 в среднетяжелой форме.
Что было самым сложным лично для вас при работе с пациентами с COVID-19?
Наверное, как и для всех, самое сложное — терять пациентов, которым не удалось помочь. Сообщать их родственникам плохие новости…
В каком режиме сейчас работает ваше отделение?
Сейчас работаем в чистом режиме, потому что другие экстренные патологии не исчезли. Учитывая нагрузку, дополнительно к своим «чистым» 12 койкам в операционном блоке открыли еще 6. Всем поступающим выполняем экспресс-анализ на определение вируса методом ИФА, а также КТ легких. При положительном пациент сразу госпитализируется в одно из «ковидных» отделений. Но, как показала практика, достоверность ИФА не выше 60 %. Поэтому при отрицательном результате, но наличии сомнений госпитализируем и оказываем экстренную помощь пациенту в отдельном боксе.
Есть ли какие-то позитивные моменты в этой эпидемии для медицины в целом?
Освоение новых методик и схем лечения, закупка нового оборудования. Например, у нас появилась аппаратура для высокопоточной оксигенотерапии. Раньше мы не применяли эти методики, потому что при определенных плюсах чистый кислород как мощный окислитель имеет высокий риск различных осложнений. Но при COVID-19 применение высокопоточной оксигенотерапии в лечении пациентов с тяжелой дыхательной недостаточностью позволяет избежать перевода их на ИВЛ. Самое главное — правильно оценить риски.
Еще один положительный момент — изменился менталитет людей, их отношение к собственному здоровью. Многие пересматривают свой образ жизни, отказываются от вредных привычек, уделяют внимание гигиене, ведь болеть никто не хочет.
Брестская область — одна из немногих, где нет своего медицинского вуза. Но, по мнению коллег, вы как главный специалист по анестезиологии и реанимации Брестского ГУЗО смогли отлично выстроить работу региональной службы, и область всегда на хорошем счету по данному направлению. Как это удается?
Это непрерывный процесс, постоянные выезды на места, обучение кадров. Очень важен, на мой взгляд, экспертный разбор клинических случаев и историй пациентов, которым не удалось помочь, и тех, кого успешно вытащили из тяжелейшего состояния. Кроме того, у нас хорошее сотрудничество с коллегами из ГрГМУ, БГМУ, БелМАПО. Постоянно на связи с нами главный специалист Минздрава по анестезиологии и реанимации Александр Михайлович Дзядзько. Благодарен также Ивану Ивановичу Канусу и Георгию Владимировичу Илюкевичу, у которых учился в клинической ординатуре, с ними у нас сложились не только профессиональные, но и дружеские отношения. В целом наше сообщество анестезиологов-реаниматологов очень доброжелательное, все стараются помогать друг другу.
Игорь Викторович, что, на ваш взгляд, можно было бы изменить в работе службы анестезиологии и реанимации?
Анестезиологическая служба постепенно меняется сама, сообразно изменениям в медицине и потребностям общества. Учитывая высокую степень профессионального риска, мы все хотим улучшения качества нашей работы.
Три кита достойного качества: достаточное количество и образованность персонала отделений анестезиологии и реанимации, лекарственное обеспечение, насыщенность современным оборудованием. Соблюдение разумного баланса между этими тремя составляющими и их изменение сообразно потребностям общества будут и улучшать качество, и уменьшать риск нашей работы.
Как удается переключаться и отвлекаться от такой сложной работы, связанной с огромными физическими и психологическими нагрузками?
Самое эффективное — это хобби. Очень увлекся столярным делом после того, как появилась возможность приобрести участок и строить собственный дом (переехали в 2011 году, до этого долго жили с семьей в общежитии, затем снимали квартиру). Многое сделал своими руками: двери, часть мебели, баню. Кроме того, завел пчел, у меня три улья, и это занятие настолько увлекает!
А еще большое значение имеет надежный тыл — семья. С супругой Натальей отметили серебряную свадьбу, поженились еще студентами Гродненского мединститута. Она врач-онколог, химиотерапевт. У нас двое сыновей, старший Сергей — инженер-строитель, подарил нам уже двоих внуков: Владиславу скоро будет 5, Даяне недавно исполнилось полгодика. Младший сын Юра пошел по нашим стопам, сейчас учится на пятом курсе ГрГМУ.