Врач-хирург высшей квалификационной категории хирургического отделения № 2 Гомельской ГКБСМП Галина Ходасевич в профессии 50 лет! Отделение оказывает экстренную помощь. В интервью «Медвестнику» Галина Михайловна рассказала об отношении к хирургу-женщине, а также поделилась случаями из практики.
Галина Михайловна, когда вы поняли, что ваше призвание — это хирургия?
Я родилась на Витебщине в деревне с поэтическим названием Повятье, что в Миорском районе. По соседству с нашим домом располагался ФАП. Я всегда с восхищением наблюдала, как фельдшер, уже пожилой мужчина, ездил к своим пациентам на велосипеде с большой сумкой. Когда он ее раскрывал, пахло лекарствами. Мне это врезалось в память. И сейчас, проходя мимо амбулаторий, я узнаю этот своеобразный запах.
После школы вопроса, кем быть, у меня не возникало: точно знала, что пойду в медицину и стану врачом. В 1965 году я поступила в Витебский мединститут, причем довольно легко, потому что окончила школу с золотой медалью и сдавала только один экзамен по химии. А химию знала хорошо: занимала призовые места на областных и республиканских олимпиадах.
На 3-м курсе проходила практику в Миорской районной больнице. Здесь-то я и заинтересовалась хирургией. Врач, который оперирует больного, видит результат своей работы буквально сразу. Меня это восхищало, и я старалась больше ходить в операционную.
С 4-го курса дежурила в клинике, стремилась ассистировать опытным хирургам и не представляла себя в другой специальности. А на 6-м курсе я выполнила свою первую самостоятельную операцию по поводу острого аппендицита. Это был предел моих мечтаний. Получила столько адреналина, что запомнилось надолго. У меня дрожали коленки — так было страшно, но я взяла себя в руки. Я знала, что не могу ошибиться и должна сделать все так, как меня учили. Операция длилась 45 минут, меня даже похвалили.
И когда пришла уверенность в себе как в хирурге?
Наверное, когда на счету было больше 50 операций (аппендэктомию на те времена выполняли очень часто). Только тогда я почувствовала себя вполне уверенно, потому что аппендэктомия на самом деле вмешательство не из простых: есть разные варианты расположения отростка. Набравшись опыта, я уже могла предположить, где он находится, как необходимо дренировать... То же самое и с грыжесечением, холецистэктомией: нужно не менее 20–30 операций, чтобы знать, с чем встретишься.
Совпало ли ваше представление о профессии с реальностью? Не пожалели о своем выборе?
Не совсем совпало. Немного по-другому нас учили в институте… Теоретические знания были, но практике, считаю, уделяли недостаточно внимания.
После вуза меня распределили на Гомельщину, которая стала для меня второй родиной. Начинала в 1-й Советской больнице, которая в 1977 году была реорганизована в городскую больницу скорой медицинской помощи. После интернатуры осталась в хирургическом отделении № 2 (экстренной хирургической помощи), где работаю уже 50 лет.
Естественно, когда я переступила порог мужского коллектива, меня пытались отговорить от хирургии, мол, не женское это дело, женщина должна заниматься семьей, собой, а здесь дежурства, кровь, гной. Я не послушалась, оттачивала навыки, много ассистировала умудренным опытом врачам, и, считаю, коллектив меня принял. Через 10 лет меня назначили заведующей отделением, которое впоследствии я возглавляла 25 лет.
Если бы пришлось начинать все сначала, я бы поступила точно так же — оставалась бы верна выбранной профессии.
По жизни меня вдохновляют слова неизвестного хирурга: «Кто познал сладости хирургической работы и окунулся в ее горечь, тот навсегда останется хирургом».
На протяжении карьеры было много предложений. Когда открывалась областная больница, звали в плановую хирургию, но мне нравилась экстренная, и я осталась здесь. В плановой хирургии все размеренно, тихо, спокойно, а у нас все в каком-то вихре, не знаешь, что тебя ожидает. Такой ритм меня захватывает.
Хотя, признаюсь, это сложно. Иногда не успевала прийти домой, как вызывали обратно. На руках — маленькая дочь. Пока я оперировала, она ждала в отделении. Поэтому, наверное, привыкла к больнице и сама стала врачом, работает здесь же гинекологом.
Хирургия считается мужской профессией. На ваш взгляд, женщине сложнее в этой специальности? А может, есть преимущества?
Если брать экстренную помощь, то здесь тяжело всем. Это всегда большая нагрузка, я бы сказала экстремальная. Хотя женщинам, может быть, даже проще, потому что мы более организованные и аккуратные в работе. У нас есть сильное материнское чувство, которое помогает в выхаживании больных, в их исцелении. Если что-то случается, ко мне стараются подойти посоветоваться, узнать мою точку зрения. Сначала меня это смущало, сейчас спокойно к этому отношусь, нужно помогать, подставлять плечо коллегам.
Кроме того, я никогда не чувствовала к себе предвзятого отношения со стороны пациентов.
Вы 50 лет в экстренной хирургии. Наверняка было немало уникальных случаев...
Очень запомнилась история: приходит из приемного покоя молодой хирург, говорит, привезли заключенного с экстренной хирургической патологией — страшные боли в животе, вздутие. Заподозрили кишечную непроходимость. Сделали снимки и видим: в животе 5 ложек. Пациент признается, что глотал. Стали снова его осматривать, потому что, действительно, и такое бывает. Вижу, что он пытается симулировать болезнь. Пальпирую живот, поворачиваю, а у него эти ложки приклеены скотчем к спине.
Казусный и поучительный случай, поэтому я всем своим коллегам говорю: осматривайте больного везде и всюду, просите снять всю его одежду.
Привозят пациентов без пульса и давления, с тяжелейшими кровотечениями, большими кровопотерями, словом, на грани жизни и смерти. Тут же поднимаем их в операционную, вызываем анестезиолога и эндоскописта. Как правило, диагностируем желудочное кровотечение и, если видим, что невозможно остановить эндоскопически, оперируем. Порой кажется, что теряем больного, но восполняем кровопотерю, и он поправляется. Нередки пациенты с язвой желудка, которые 2–3 дня сидят дома, их рвет, но они считают, что это в порядке вещей, пока не потеряют сознание. Поступают пациенты после травм, огнестрельных, ножевых ранений, ДТП, с повреждениями сердца, аорты, бывало, и с торчащим ножом в животе… Приходится очень быстро принимать решения и срочно оперировать.
Много случаев, которые не хочется даже вспоминать. Например, привезли как-то молодую женщину с сильной абдоминальной болью. В брюшной полости мы обнаружили бутылку...
Согласны ли вы с мнением, что профессионализм хирурга определяется именно в экстренной хирургии? Что помогает не растеряться, когда, казалось бы, шанса на спасение нет?
Сила воли, ответственность за жизнь пациента. Ты знаешь, что должна ему помочь. Кто, если не ты? Нужно сделать все возможное, чтобы человек поправился.
Плановые хирурги от экстренных сильно отличаются и, переходя в наше отделение, долго здесь не задерживаются. Так, вызывают тебя в приемный покой, перед тобой лежит тяжелейший пациент — умирающий, неумирающий — с низким давлением, сильной болью, и ты тут же должна собраться, очень быстро обследовать и максимально правильно поставить диагноз, выбрать тактику лечения — консервативного или оперативного. Судьба больного решается в секунды. В плановой же хирургии есть время, чтобы детально обследовать пациента.
Часто ли сталкиваетесь с агрессивными пациентами?
Бывает. Кладут, например, в отделение больного с панкреатитом — заболеванием, которое чаще возникает после длительного употребления алкоголя. На 3–4-е сутки у человека развивается психоз…
Много агрессии наблюдаю с начала пандемии, когда увеличился поток пациентов. Сейчас в нашем отделении есть палата для ковидных хирургических больных из всего города, а также 10 районов области. Например, лежит в терапевтическом отделении человек с COVID-ассоциированной пневмонией, а у него открывается желудочно-кишечное кровотечение или появляется клиника аппендицита. Всех таких пациентов привозят к нам, мы их оперируем и оставляем на 2–3 дня в специальной палате. Когда хирургической угрозы для жизни нет, переводим в ковидное отделение. Экстренных, тяжелых больных тут же поднимаем наверх. Те, которые ожидают в приемном покое, начинают возмущаться: почему так долго, почему вы того взяли первым? Потом они, конечно, извиняются, но все равно неприятный осадок на душе остается.
Сколько операций выполняется в отделении? Насколько широко применяется лапароскопия?
В год выполняем 1 300–1 400 больших операций — всех, которые существуют в экстренной хирургии. Аппендэктомии, грыжесечения, реконструктивные операции при заболеваниях панкреато-билиарной системы, холецистэктомии, резекции желудка, вмешательства по поводу кишечной непроходимости, травм органов грудной и брюшной полости и другие. Отделение, к слову, рассчитано на 60 коек.
Практически все врачи, начиная с самых молодых, владеют лапароскопией, особенно диагностической (к сложным лапароскопическим операциям первые год-два не допускаем). Прибегаем к этой методике, когда, например, стоит вопрос о том, аппендицит это или гинекологическая патология.
Лапароскопическим способом ушиваем прободные язвы, выполняем холецистэктомии (при гангренозном холецистите, с перитонитом), а также большинство аппендэктомий. Обучаем интернов, чтобы они, приехав в район, могли самостоятельно работать. Во многих районных больницах стоит лапароскопическое оборудование, однако пользуются им нечасто (2–3 операции в месяц). Врачам ЦРБ не хватает навыков, поэтому им проще прооперировать классическим открытым способом, а нам — лапароскопическим. Мы уверены, что после холецистэктомии не будет грыж, потому что разрезы маленькие, пациент быстрее поправится, на 4-е сутки мы его выпишем, а после аппендэктомии — уже на следующие. То есть плюс ко всему сокращается койко-день.
Какое вмешательство для вас самое сложное?
Всякая операция в экстренной хирургии сложная, иногда не знаешь, с чем встретишься. При том же остром аппендиците бывает трудно найти отросток, который располагается за брюшиной, то есть его не видно. Тяжелые операции — при травмах, ранениях, ДТП, когда ты заходишь в брюшную полость, а там полно крови. Конечно, с появлением УЗИ, ФГДС, идя в операционную, мы уже знаем, что там, например, повреждение селезенки или печени с кровотечением. Но иногда и УЗИ нам не подсказывает.
В целом в хирургии операцией предельной сложности считается резекция желудка. Раньше их выполняли очень много, практически ежедневно. В мое время к таким операциям допускали спустя не менее 10 лет практики: много нюансов, поэтому должен быть накоплен определенный опыт.
Как за полвека изменились подходы к лечению, диагностические возможности?
Когда я оканчивала мединститут, нам по большому счету были доступны только рентгенологические исследования. Поэтому нас учили мыслить, работать руками. Все зависело от того, насколько врач опытен, внимателен. Мы могли часами ходить вокруг больного, чтобы определить, что с ним.
Но когда появилось столько новых методов как в диагностике, так и в лечении (эндоскопические, УЗИ, КТ, МРТ), работать стало значительно легче. Сегодня у нас есть помощники, которые помогают быстрее выйти на правильный диагноз.
На ваш взгляд, не сказывается ли прогресс на компетентности врача?
Действительно, я заметила, что многие разучились беседовать с пациентами, наблюдать за ними. Врачи слишком доверяют результатам исследований. Ко всему нужно относиться сдержанно, сравнивать, сопоставлять, не доверять на 100 %, потому что каждый метод имеет свои погрешности. Кроме того, многое зависит и от того, кто сидит за оборудованием.
Какие советы дадите начинающим хирургам?
Когда я много лет назад стала работать в этой больнице, главный врач Лариса Григорьевна Синякова всем молодым врачам, в том числе и мне, говорила: «Относитесь к больному так, как вы бы хотели, чтобы относились к вашим родственникам». Я всегда об этом помню и учу других. Молодых специалистов могу похвалить: они много читают, сейчас достаточно литературы, можно участвовать в конференциях. У нас хороший дружный коллектив. Помогаем друг другу, иначе нельзя. Я тоже постоянно учусь, ведь меняются подходы к терапии, диагностике, появляются новые препараты, нельзя отставать.
Некоторые считают, что самое главное в хирургии — это набить руку и оперировать. Но это не так. Настоящий хирург — не тот, который спешит сделать операцию, а тот, который может поставить диагноз и найти метод лечения, чтобы помочь больному и без операции.
Кроме того, нужно уметь вести пациента в послеоперационном периоде. Если ты хорошо оперируешь, это еще не значит, что ты хороший хирург. Поэтому мой главный совет — набираться опыта в диагностике, лечении, а также обобщать свои знания и делиться ими с коллегами. Кто-то из великих врачей прошлого сказал: «Не будь излишне самоуверенным, ибо в медицине опыт сомнителен и очевидные диагнозы бывают ошибочными».
Что вас вдохновляет, как отдыхаете?
Главное — это когда пациент выписывается из больницы здоровым, с хорошим настроением. Скромное «Спасибо, доктор» меня очень радует, больше, чем какие-либо награды. Хотя, признаюсь, была приятно удивлена, когда в 1986 году меня наградили орденом Дружбы народов. Тогда был еще Советский Союз, и стало неожиданностью, что заметили меня, доктора из провинции.
В свободное время люблю заниматься цветами или читать художественную литературу (в полной тишине). Нравятся исторические, приключенческие романы. Недавно закончила «Крестоносцев» Генрика Сенкевича. Такие книги меня захватывают, уводят в те далекие времена. С удовольствием хожу в театр, общаюсь с друзьями, внуками.
Фото из архива Г. Ходасевич.